Вячеслав Кашицын - Ни стыда, ни совести [сборник]
— Что ж…
7
— Они мне не понравились. Нет, не то чтобы не понравились, просто у вас свой круг, я чувствую себя девчонкой. И с твоей стороны было просто хамством уйти куда-то с Игорем — что, девушки позвонили? — и оставить меня одну. Они там говорили о каких-то оптических эффектах, если б не Владислав…
— Жаль. А Влад действительно приятный собеседник.
— Да тебе лишь бы меня с кем-нибудь оставить.
— Это не так.
— Я вот думаю, кто лучше: Диман или ты? Он встречается с Оксанкой уже пять лет, живет у нее, в Рыбинске ее припахал, сам здесь, непонятно чем занимается; а к тебе, блин, никак не подберешься. Вот и думаю.
— Ну и как?
— Еще не решила.
— …
8
— Почему ты мне не звонишь?
— Да какая разница — кто кому звонит?
— Большая. Я чувствую, что навязываюсь.
— Ты не навязываешься. В противном случае я бы и разговаривать с тобой не стал.
— Скажите пожалуйста!
— …
9
— Как у тебя дела?..
— Отлично. Что-то давно тебя слышно не было.
— Да так…
10
— …?
— Все нормально, Юр. Учеба хорошо. Вчера с Оксанкой в зоопарк ходили… И по магазинам… Я пальто себе купила. Красное такое, с переливающимися пуговицами и — еще там, по мелочи, — туфли лаковые с пряжками, колготки… Ладно. Вчера по телевизору в шоу «Окна» такую сцену показывали! Девушку изнасиловал какой-то, а она за него — замуж! Самое удивительное — что там все присутствовали: не только девушка, то есть, но и ее отец, и этот насильник… Понятно, конечно, что актеры — но все равно захватывает… Тебе, наверное, скучно? Ладно. Вчера я овощное рагу готовила, твое любимое, у нас были гости. Скоро у нас кошка… окотится. Я на работу собираюсь со следующего семестра. А так — все хорошо…
— Надя, приезжай ко мне. Приезжай сейчас.
— А почему сейчас? На ночь? Что, соскучился?
— …
11
— Вообще, зря я к тебе приехала.
— Еще не поздно уехать.
— Да? Вот как?
— Надя, послушай меня. Пожалуйста, не наступай. Давай не будем бороться, давай я обниму тебя, давай помолчим. То, что между нами происходит, — это борьба, она изматывает нас обоих. Не наступай. Уверяю тебя, человек, занимающийся борьбой на более высоком уровне, тебя победит. Используя твою же энергию. Твой же потенциал. Как в айкидо.
— Ты хочешь сказать, то, что между нами происходит, — это айкидо? Зашибенно. Айкидо!
— Я хочу сказать: не наступай так активно.
— Пойду-ка я на кухню. У тебя спички есть?
— Нет.
— Ну, дожил. А я голодна. У тебя что-нибудь есть поесть?
— Нет.
— Мог и приготовить. Хотя и правда — что для них, девушек, готовить? Их много, пускай сами…
— Надя.
— Все, ложусь. Ой, что это у тебя тут за пружины? Ай! Слушай, дай я лягу на край, а? Спи сам на этой проволоке… Ой… Ну кто же так…? Нежно надо, нежно… А еще герой-любовник! Что отвернулся? Ну ладно…
— Надя!
— Ой, обиделся! А еще говорил, что обидеть его невозможно! Ну спи, спи…
…
— Надя, что с тобой?..
— Ни… Ничего…
— Ты… почему плачешь? Что случилось?
— Ничего. Как так можно встречаться, когда каждый день думаешь: когда тебя пошлют? А? Как?
12
— Юр, мне… Я должна сказать тебе.
— …
— Я хочу быть с тобой честной.
— …
— Я полюбила другого человека.
— …
— Ну, не молчи, прошу тебя! Скажи хоть что-нибудь! Не молчи!!!
Зазноба
Было время, когда он ходил пешком. Грех в этом не велик — все мы были детьми. Но он стыдился… И, конечно, мечтал. Уже тогда, в те годы — пылкой отроческой порой — он задумывался о ней. Ему повезло: он ее встретил. Как это произошло? Случайно, как и все, что суждено судьбой. Он шел мимо автосалона, и она из-за витрины мигнула ему. Или ему показалось? Как бы то ни было, видел он только ее — сквозь тусклые, со следами грязи, стекла. Он зашел внутрь. Помялся: ухватистый менеджер, в гротескно-коротком галстуке и с папкой в руке, конечно же, не обратит внимания на бедного студента в потертых джинсах и сандалиях на босу ногу… Но — о чудо! — менеджер подошел к нему. Спросил, чуть улыбаясь, какая модель его интересует. Та, что мигнула фарами, хотел ответить он. Или ему показалось? За рулем ведь никого не было. Сверкающих, новых, зовущих, в свете ламп, на подиумах — их было много. Но ему была нужна она. Она одна, — ведь не зря же и она избрала его, выделила из толпы миганьем своих, с поволокой, глаз?
Это была, вероятно, любовь с первого взгляда. Впрочем, он не спрашивал себя почему. Почему, подбирая себе квартиру, мы однажды, едва переступив порог, чувствуем: это наш дом? Почему, отыскивая дубленку, мы узнаем нашу еще до примерки? Он с трепетом согласился сделать пробный заезд, когда менеджер, слегка утомленный ее описанием, экскурсом в ее внутренности, восхвалением ее хода, — предложил сесть за руль. И тут она — или снова почудилось бедному студенту? — вновь мигнула, но не фарами (менеджер отвернулся), а поворотным рубиновым огнем, приглашая. Как уютно было внутри нее! Она словно обнимала невидимой оболочкой ласки; это нельзя было назвать грубым словом «комфорт» — ни эти мягкие сиденья, ни эту гладкую панель, ни податливую ручку передач, ни услужливый руль! Она, мнится, даже — ну и фантазер же ты, студент! — чуть лукаво хохотнула, когда он выжимал сцепление. И — смутилась; с готовностью отозвалась на пожатие педали, мягко тронулась; и потом вела себя до того естественно-невинно, до того порывисто-трогательно — подчинялась малейшему движению руля, готова была лететь от слабейшего нажима на газ, сконфуженно становилась при первой попытке торможения. Это был сон — яркий, незабываемый, мгновенный…
Что испытывал он, расставаясь с ней? Восторг, сожаление, тоску, горечь.
Менеджер, понимая его, не рассердился. Не все могут позволить себе — быть вместе…
Бедный студент вышел; и чувство отчаяния от неспособности обладать ею, чувство унижения от своей несостоятельности — сменилось гневом на себя, потом решимостью.
Что было делать? Он продолжал ходить пешком, стыдясь. Поглядывал изредка на блестящих, только что с конвейера, красавиц, которых вели уверенные и состоятельные. Но — куда им было до нее! В минуты слабости — решимость отступила так же быстро, как и явилась — он пробовал такси. С его точки зрения, это было хуже, чем пешком, но с кем-то он должен был приобретать опыт! И конечно же, каждый день он ходил смотреть на нее, — боясь попасться на глаза менеджеру; и она так же — он не верил зрению! — мигала ему фарой из-под немытого, в грязных потеках, стекла; а то вдруг, казалось, исполнялась какой-то дрожью, и мнилось, что она вот-вот взлетит. Потом она исчезла.
Прошли годы. Кем становятся иной раз бедные студенты? Известно. Он стал вполне благополучным, вполне состоятельным господином, слегка лишь неудачливым в личной жизни. Неудачливость эта действительно была легкой: он часто теперь пользовался такси, а иногда мог заказать и кортеж; кроме того, у него была служебная — модель с обложки! Что же до постоянной, которая принадлежала бы одному ему… Может быть, он ждал. Может быть, надежда его оказалась сильнее лет. Но — одним дождливым вечером он встретил ее снова.
Это произошло — как происходит все, что суждено судьбой, совершенно случайно. Он выходил из ресторана, ища глазами кокетливо-влажные шашечки, — и увидел ее.
Та же. Уже не так блестит, и крыло чуть помято, и «дворники» медлят… Но это была она. Пусть она и сделала вид, что его не знает, отвернула, кажется, в сторону фары, погасила габаритные огни: хотела стать неприметней. Но годы и опыт прибавили ему решительности. Он уже не тот, что был раньше! С твердым намерением завоевать ее он бросился на приступ. Тот, кто сидел за рулем, впрочем, не стал упираться.
Так она стала его. Месяц тот стал поистине «медовым», — словно своей покорностью и лаской (это ли называется «комфортом»?) она хотела отплатить ему за годы ожидания. Его статус, впрочем, не допускал скоропалительности; он справил ей — покамест — «ракушку» перед домом, обдумывая, как представит ее родным, как приедет на ней в контору.
Много средств, разумеется, ушло на ремонт. Под руками грубых автомастеров, она, казалось, смущенно и смятенно улыбалась ему («Нравится?»), заливаясь краской в прямом и переносном смысле, перенаряжаясь бесчисленное количество раз — для него! — и наконец, выплыла из автосервиса преображенная, прямо к нему в объятия.
Он сел за руль и поехал к родителям.
«Ракушку», разумеется, сбыли. Он приобрел для нее бокс в многоэтажном гараже, против которого, судя по помигиванию ее обновленных огней, она горячо протестовала; но потом все же согласилась. Была она тактична и улыбчива — перемиг поворотников! — и с родителями, особенно с его мамой, которая, впрочем, недвусмысленно дала понять, что ее сын достоин большего. Сослуживцы же восприняли его приезд за ее рулем, как новый повод его поздравить, что, разумеется, не исключало сплетен; однажды он заметил, как служебная громко фыркнула, проезжая мимо. Но все это не имело значения. Ведь он обрел ту, о которой мечтал! И не беда, что она изменилась — все мы меняемся, — не беда и то, что стала не столь быстроногой, — есть новые шины, которые скрасят этот маленький недостаток. Вот только о том, что он ходил пешком — а тем более о такси! — не нужно было ей рассказывать, тут он дал маху. Она, конечно, и виду не подала, даже фарами не мигнула (даром что вся электропроводка была новая), — но он почему-то почувствовал себя виновато. И отчасти чтобы устранить это чувство вины, приобрел ей вместо бокса в многоэтажном гараже — гараж отдельный, да не на одну, а на две машины. Возможно, он что-то не договаривал; нет, он ей не изменял, но… Конечно, служебная осталась в прошлом. Да, представительский класс, так что с того? Она ничем не лучше тебя, хоть и моложе. Духи? Ну, что ты, дорогая, от тебя же тоже бензином… Ну, все, все. Прости, я… А что мама? И тебя — люблю… Но ведь только что ремонтировал! И противоугонку новую, и замки, и даже щеточки эти, не понимаю, зачем они нужны! Да, может, другие и лежат под своими — по воскресеньям… Я — жлоб и развратник? А сама… Так вот почему это тип с тобой так легко расстался, сдал мне за полторы! Подсунул битую! А я-то думал… Да, и такси! И служебная была, и не одна! Да лучше пешком! О, Боже, за что мне это? А все мое стремление, чтобы «все как у людей»! Неужели все эти мучения — оттого, что я слишком люблю комфорт?
